Иногда съемка дикой природы может быть очень сложной, ведь надо тратить массу усилий на поиск животного, постановку кадра, дорогу до удаленного места съемки и т.д. и т.п. А иногда напрягаться и вовсе не приходится, и живность попадается в собственном дворе или, как в данном случае, на обочине.

Первой придорожной точкой должна была стать большая парковка, которую облюбовала стая сорочьих соек. Добираться надо было на машине по извилистой горной дороге... И это стало для меня катастрофой. В самом начале экспедиции я предупредила спутников о том, что меня сильно укачивает на заднем сидении. Синдром появился несколько лет назад и стал для меня - для человека, выросшего на заднем сидении отцовской машины, - источником разочарования и недоумения. И вот теперь ровно через пятнадцать минут такой езды мой желудок готов поделиться своим содержимым со всем миром. То ли мои коллеги мне не поверили, то ли подумали, что я преувеличиваю, но вперед сел другой человек. Решив, что ехать нам всего двадцать минут, я не стала портить всем настроение спорами. Как по часам, через пятнадцать минут я позеленела. Еще через пять я покрылась испариной и меня пробрал озноб. Дорога, к счастью, действительно оказалась недолгой, и едва машина затормозила, я уже была на траве, плюясь, как верблюд, и борясь с сухими позывами, пока мой организм пытался освободить совершенно пустой желудок (я почти никогда не завтракаю, даже в экспедициях). Состояние было плачевное - живот болел от спазмов, а руки тряслись, что для фотографа очень даже нежелательно.

На нужной нам парковке стало совершенно очевидно, что камеру я еле удерживаю. Голова дико кружилась, глаза до сих пор слезились. Я свое-то зрение не могла сфокусировать на птицах, не то что добиться от техники нужной мне высокой точности! В результате снимков получилось меньше чем хотелось и ожидалось, зато с тех пор мне стали верить на слово, черт побери. Жаль, ведь я, вроде, не из тех, кто считает, что им все обязаны, и лишний раз о чем-то просить не люблю. Это просто не в моей природе. Но когда я все-таки о чем-то прошу, это продиктовано неподдельной необходимостью. Не люблю обманывать людей, но то, что мне пришлось это доказывать, пережив сильный приступ кинетоза, было весьма печально. Просмотрев позднее полученные кадры с красивейшими сойками, я удалила огромное количество испорченного материала - тремор в руках, естественно, дал шевеленку. С тех пор я более настойчива в таких вопросах, ведь я не могу себе позволить терять съемочные возможности. признаюсь, в тот раз я оплошала, и ошибка обошлась мне дорого.

Самое обидное даже не то, что ситуация была легко предотвратима, а то что этот вид соек - чуть ли не самый элегантный и красивый вид врановых из виденных мною. Врановых я люблю, и даже со скрипом признаюсь, что урбанизированные крылатые твари из их числа наделены по-настоящему удивительными талантами. Но в этом семействе можно найти настоящих красоток! Сорочья сойка, а если быть совсем точной, белогорлая сорочья сойка, на удивление крупная птица. Вместе с длинным хвостом она вытягивается аж до 60 см. Выглядит птица чрезвычайно стильно, как увеличенная и более затейливая версия североамериканской голубой сойки. Сочетание светло-голубого и белоснежного оперения, забавный хохолок из нескольких длинных перышек на макушке создают до крайности привлекательный образ. Даже латинское название птицы -  Calocitta formosa - отражает восхищение ее красотой, ведь "formosa" и означает "прекрасная".

Невероятно, но факт, синий окрас у птиц обусловлен не пигментацией, это так называемый структурный цвет. Микроскопические призматические структуры в бородках пера содержат внутри себя воздух, который рассеивает белый свет, затем свет преломляется окружающими эти воздушные пузырики кератиновыми оболочками. При этом все цвета, кроме синего поглощаются меланиновой подложкой, а синий отражается. Настоящий цвет пера можно увидеть, если нарушить его структурную целостность или заполнить эти воздушные пузырики чем-то вроде эпоксидной смолы.  Это неприятное открытие я сделала, занимаясь поделками. Вместо красивых синих перышек у меня в руках оказались серые, черные и бурые перья. Имейте это ввиду, если занимаетесь такими творческими проектами - если перья будут покрываться лаком или эпоксидкой, их природный синий цвет придется заменять пигментом.

Еще одним придорожным сокровищем должен был стать изумрудный туканет. На обочине одной из дорог, петляющих меж разрозненных деревень, приютилась ветхая забегаловка с кормушкой, привлекшей это удивительное создание. Все что требовалось от нас, это определить какая именно развалюха - та самая. Мы даже расспрашивали местных об этом якобы всем известном месте, но никто из нас не знал испанского, а местные не понимали английского. Каким-то чудом мой мозг умудрился связать несколько известных мне испанских слов в более-менее понятную ломанную фразу "¿Dónde está el Restaurante de pajarito verde?" (и да, я знаю, что "pajarito" произносится через "х", но на этом почти все мои познания в испанском были исчерпаны).

Как водится, местные о соседствующей с ними фауне понятия не имели. Странным образом, люди на удивление мало знают о живущих рядом с ними диких животных, а во многих частях света деревенские жители, к тому же, редко выбираются больше чем на несколько километров от своей деревни. Нам пришлось просто прочесывать окрестные дороги в надежде найти заветную забегаловку. Нашли-таки, и даже не так далеко от селения, в котором безуспешно расспрашивали местных. И надо же! Перед заведением красовалась здоровенная вывеска с зеленой птицей.

Закусочная - я сейчас очень щедро использую этот термин - ютилась между дорогой и крутым обрывом. Кругом царил шум, народу было много, но никто не интересовался единственным, что могло оправдать существование этой дыры - птицами. Пришлось каждому из нас заказать по тарелке еды, чтобы оправдать свое длительное пребывание подле кормушки для птиц. С этим все понятно, это нормально, но вот блюдо восторга у меня не вызвало. В еде я крайне неприхотлива, но есть у меня пунктик насчет уличной еды, особенно в тропических странах. Признаться, так меня разбирает паранойя. Хорошо хоть, что мне надо было всего лишь оплатить еду (поданную на подозрительно нечистой тарелке), никто не говорил, что я должна ее съесть. Отдав должное заведению, я переключила внимание на подлинную цель нашего визита.

Над обрывом нависала маленькая терраска с поручнем, а прямо за ней находилась грубо сделанная кормушка - длинный кол с насаженной на него половинкой папайи.

Словами не передать, какое сильное впечатление производит эта живая драгоценность. когда впервые оказывается у вас перед глазами. Как и все туканы, эта птица наделена определенной харизмой и очень характерной манерой двигаться. Туканы врываются на сцену, приземляясь почти как герои комиксов. Вот ветка пуста, а вот на нее с силой приземляется крупная птица. И хотя туканеты скромнее по габаритам, эффект они производят тот же. Сквозь воздух туканы планируют тихо, но вот их посадку очень хорошо слышно: звук лап, хватающих дерево, шорох перьев.  В медитативной тишине ожидания, этот звук резко выдергивает фотографа из легкого транса. Смотришь на птицу, и дух захватывает, настолько она прекрасна.

Изумрудные туканеты делятся на несколько подвидов, но мне попался, по-моему, самый красивый из них - синегорлый туканет. Вся роскошь ярко-зеленого сверкающего оперения с дополнением в виде столь же насыщенного всплеска синего. Синегорлого туканета не везде признают отдельным подвидом. так что в литературе его вполне можно встретить как изумрудного. Систематика этих птиц немного запутана. мало что могу сказать об этих птицах, их образ жизни в общем соответствует обычаям других туканов, поэтому предлагаю просто полюбоваться на это диво дивное.

Прилетели на кормушку и другие птицы, в частности эта серебряногорлая танагра. По размеру и форме тела она напоминает воробья, но цвета ее оперения сочные и яркие. Как будто маленький живой лимончик скачет с ветки на ветку. Эта птичка-невеличка имеет одну странную отличительную черту. Она не поет. Максимум, что она может сделать, это издать резкий жужжащий звук. Будто кто-то очень подозрительный из подворотни подзывает, чтобы попытаться втюхать фальшивый Ролекс  "Псст!". Ну или будто цыкает зубом некто с манерами неандертальца. В любом случае песенкой это не назовешь. Хорошо хоть внешностью пичугу природа не обидела!

Еще одна птица, державшаяся поблизости от кормушки оказалась зубчатоклювым туканьим бородастиком. Бородастики Старого и Нового Света принадлежат к одному отряду - дятлообразные (сюда же входят, собственно, сами дятлы и туканы).  Раньше их всех объединяли в одно семейство бородатковых, но дальнейшие исследования сначала показали, что азиатские бородатки  обладают достаточным количеством отличительных черт для обособления в отдельное семейство. После этого в монотипные семейства были выделены африканские бородатки и туканьи бородастики. Все эти птицы состоят в родстве с дятлами и туканами, но бородастики Нового Света все же ближе к туканам.

Всех бородастиков объединяет одна черта, которая и дала им название - ряд длинных щетинок у основания клюва. Щетинки придают пернатым крепышам очень характерный вид, но вот назначение их до конца не понятно.  Основной их задачей считают защиту от насекомых, на которых охотятся птицы, и, подобно ресницам, защиту от любого мусора, который может попасть в глаза. Но есть масса насекомоядных птиц, у которых подобной адаптации нет, а сам зубчатоклювый бородастик питается в основном фруктами, так что зачем ему эти щетинки, не ясно. Сенсорной функции, как кошачьи вибриссы, щетинки не выполняют. В ходе экспериментов, когда птицам их удаляли, способности к охоте у подопытных вообще не пострадали.

Обратите внимание на зазубренный клюв этой птицы, из-за которого вид и получил свое название. Весьма любопытная особенность, напоминающая клюв арасари. Для чего такая форма клюва птице, функциональная или демонстративная ли это особенность, я сказать затрудняюсь, однако нельзя не признать, что это придает и без того интересной на вид птице еще более брутальный вид. По мере того, как птицы эволюционировали и отходили все дальше от своих предков - динозавров, они утратили настоящие зубы, которые добавляли лишний вес нуждающимся в легкости летающим существам. Это не значит, что птицы отказались от такого полезного приспособления, просто они подошли к нему немного с другой стороны. Это очень интересная тема, в которую я сейчас вдаваться не буду. Остановимся пока на том, что все, что напоминает зубы у птицы, превращает ее немного в доисторического монстра и делает ее еще более интересной в моих глазах.

Конкретно этот экземпляр заинтересовал меня другим. Сначала я даже и не поняла, что это бородастик. Будучи не очень тесно знакома с семейством и отталкиваясь только от моего индийского опыта, я ожидала что-то гораздо более яркое и усатое. Издалека птица вообще была похожа на дубоноса, хотя я знала, что это нонсенс, и тем не менее, отложила определение вида на потом, предпочтя сначала отстреляться, а потом уж задавать вопросы. Вообще водится за мной такой грешок, в качестве объектов съемки я предпочитаю ярких птиц, практически полностью игнорирую все, что можно отнести к категории "маленькая коричневая птичка". Мне даже не стыдно за это. Пусть сваливание всех скромно окрашенных птиц в одну общую кучу делает меня плохим орнитологом-любителем, я хочу, чтобы мои пернатые модели цепляли взгляд! И вот то, как сидел мой бородастик, и привлекло мое внимание, потому что я ни разу не видела, чтоб птица сидела вытянувшись, как суслик. Выглядело это и необычно, и забавно. Так, после того как азиатские бородатки меня оставили без единого кадра, я получила-таки снимок с бородастиком.

Наблюдать горных колибри в этот раз не довелось, но ночная съемка летучих мышей и колибри компенсировала этот недостаток. Об этом я расскажу в следующей - заключительной - записи о Коста-Рике. А пока...

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...